наступил — реакция ворвалась в Париж. Кушелева формирует вооруженный отряд коммунарок — в бой! Вот свидетельство очевидца — коммунара Луи Баррона: «Во главе их (отряда коммунарок. — В. О.), как их предводитель, выступает Дмитриева. Ее длинные волосы развеваются по ветру, на груди красный шарф. Нежным и громким голосом она возглашает: „В то же время, как наши братья идут сражаться на баррикадах, мы требуем чести охранять народный муниципалитет; мы будем его защищать до последней капли крови“».

Из письма Кушелевой Марксу: «Я жду смерти в ближайшие дни на баррикадах…»

Из письма руководителя Русской секции в Женеве Марксу в Лондон с запросом о судьбе соратницы: «Я был бы Вам безгранично признателен, если бы Вы могли сообщить мне какие-либо сведения о судьбе нашего друга. Вы были так добры и так тепло отнеслись к ней, поэтому мне нет надобности скрывать от Вас, что мы очень опасаемся, как бы отвага и энтузиазм Томановской не привели ее к гибели, а эта утрата была бы исключительно прискорбной… Ведь нас и без того мало, чтобы в нужный момент послужить общему делу России!»

Но все эти строки лишь приглушенное эхо забот, тревог и опасностей, которые пережила Е. Л. Кушелева в последних уличных боях. Она готова ко всему уже не столько за Коммуну — революция обречена на гибель, — сколько за ее бессмертную честь.

Свидетельства ее врагов правдивы в своей ненависти. Из донесения царского посольства в Петербург шефу жандармов: «Она организовала в мэрии 10-го округа Центральный женский комитет, имеющий целью содействие защите Парижа, и можно было предвидеть, что она сыграет заметную роль в конечном периоде восстания. Действительно, 23 мая, когда армия атаковала этот квартал, Елизавету Дмитриеву видели за баррикадами, она воодушевляла федератов к сопротивлению, раздавала им амуницию и сама стреляла, стоя во главе около пятидесяти мегер».

Сохранились свидетельства, что русская героиня в боях 25 мая спасает от пленения раненого Лео Франкеля, одного из видных руководителей Коммуны, что сама была ранена, что только счастливый случай избавил ее от рук озверелой версальской солдатни.

Коммуна разгромлена. Усиленные розыски коммунаров, руководителей — с особым упорством. Ищут и Кушелеву. Агенты царского посольства тоже. Во всяком случае, в Петербург в июньском донесении написано следующее: «Какова судьба этой сумасшедшей? Казнили ли ее среди других, не установив ее личности? Перевезли ли ее в Версаль и оттуда в какой-нибудь морской порт под ложным именем, выдуманным ею самой? До сих пор невозможно было узнать что-либо на этот счет».

Ее разыскивают и в самом деле усиленнейшим образом — вот свидетельство полицейского донесения (оно заслуживает того, чтобы привести полностью — тьеровские ищейки, как выясняется по этому розыскному документу, осведомлены о Кушелевой преотличным образом): «Рост 1 метр 66 см; волосы и брови каштановые; лоб слегка приоткрыт; глаза серо-голубые; нос правильной формы; рот средних размеров; подбородок округлый; лицо полное; цвет лица чуть-чуть бледный; походка быстрая; обычно одета в черное и всегда элегантно».

Уже никто не надеялся увидеть Елизавету Кушелеву на свободе — вот свидетельство дочери Маркса, Женни, которая находится в эти дни в Бордо, из письма отцу в Лондон: «Бедная госпожа Томановская, я боюсь, что мы ее навсегда потеряли».

Лето 1871 года, Лондон — Генсовет Интернационала получает долгожданное письмо: «…Отрадное известие. Наша дорогая Элиза спасена. Она покинула Париж, минуя всякого рода препятствия, под градом снарядов и пуль. Это чудо, что она спасена».

Еще одна добрая весточка в Лондон, Марксу — о «благополучном прибытии» Кушелевой в Женеву. Так пишет Г. Юнг.

Маркс тут же откликается и в ответном письме прилагает для «г-жи Томановской» несколько строк. Как же жаль, что эти самые строчки — несомненно, с проявлением заботы и внимания — не сохранились.[14]

Маркс долго помнил ее. 1874 год — из его письма дочери Женни: «Вчера вечером у меня были Франкель и Утин.[15] Последний сообщил, что г-жа Томановская вышла замуж… Франкель очень страдает от этого неожиданного удара». Как многое — душевной заинтересованности, подлинного товарищеского внимания — в этих немногих словах.

1877 год — еще одно его письмо, на этот раз в Россию, юристу М. М. Ковалевскому с просьбой помочь Кушелевой и ее арестованному мужу:

«Дорогой друг! Я узнал, что одна русская дама, оказавшая большие услуги партии, не может из-за недостатка в деньгах найти в Москве адвоката для своего мужа… Г-н Танеев, которого Вы знаете и которого я с давних пор уважаю как преданного друга освобождения народа, — может быть, единственный адвокат в Москве, который возьмется за такое неблагодарное дело. Поэтому Вы меня очень обяжете, если от моего имени попросите его принять участие в исключительно тяжелом положении нашего друга».

…Оказавшая большие услуги партии! Чернышевский мог бы гордиться таким своим единомышленником. И не просто страстной последовательницей. Судьба такова, что она становится даже сотоварищем по Сибири. Кушелева с конца семидесятых годов тоже в этих каторжно-ссыльных краях — добровольно последовала за приговоренным мужем.

Знал ли Чернышевский хотя бы что-то об этой удивительной женщине, хроника жизни которой напоминает биографию Владимира Васильевича?..

А что мог узнать он о парижском периоде жизни еще одного соотечественника? Том самом, о котором Маркс с отчетливо выраженным добрым чувством сразу же после разгрома Коммуны писал своим дочерям: «…довольно хороший малый, не без способностей…»

…Петр Лаврович Лавров — революционный народник и публицист, философ, социолог. Он тоже прямой участник Коммуны. Лишь в последние недели покидает ее — не по трусости, понятно. Направлен в Бельгию с ответственным заданием. Докладывает о Коммуне местному федеральному совету Интернационала, призывает к помощи. Затем — Лондон, выступление перед членами Генсовета…

Коммуна разгромлена, на коммунаров охота — репрессии, казни.

Лавров тем не менее с конца июля снова в Париже — не боится, что могут схватить. Его квартира отныне прибежище для разыскиваемых и гонимых. Здесь явка и для тех, кто послан Марксом и Энгельсом с деньгами и паспортами для коммунаров. Он пишет Юнгу о том, что сам тоже раздобывал подложные паспорта и организовывал побеги. Он передает Интернационалу крупные личные деньги — они использованы для помощи участникам революции.

Лавров глубоко проникся пониманием роли и места Коммуны в истории. Видно, благотворно воздействие тех, кто стоит во главе Интернационала. Во всяком случае, историками установлено — он первый в европейской печати дал оценку Парижской коммуне именно как пролетарской революции.

Еще интереснейший факт — в 1880 году в Женеве выходит новая книга Лаврова (как раз в то время, когда Чернышевский пишет «Отблески сияния»). И она о Коммуне. Отличных читателей